[Yozy]

Подписалась на: МЕСЯЦ ДРАББЛОВ "Алфавит" от  Bee4

День шестнадцатый: "П"

"Перо"
 Groovy B@st

- Ну, чо там? - Раздетый до пояса Степан шумно сопит и елозит на стуле, сильно выворачивает широкую шею, чтобы заглянуть за спину.
- Да не вертись ты!
Олег сосредоточен и собран, внимательно изучает крепкую литую спину оборотня с фонариком.
Ник пьет в одиночестве и стоя, ни с кем, естественно, не чокаясь. Как за упокой. Степан по этому поводу переживает чуть ли не больше, чем из-за дыхания стажера за спиной.
- Так… Так, ты стакан-то опусти! - Он трясет двумя пальцами, указывая на поверхность стола. - Нервируешь, блин.
- А ты не нервничай, Степ, - Ник непритворно тяжело вздыхает. - Все. Отнервничал…
- Да чего это?!
Оборотень порывается встать. Олег рывком хватает его за плечо и сажает на место.
- Сиди я сказал! Ник! Заебал! Иди бухать за дверь.
Гомункул только вскидывает брови. И когда это пацан стал таким борзым? Хотя… Хотя, сейчас он вроде как на работе. Серьезный. Ник глядит на стажера с гордостью отца выпускника суворовского училища, или победителя городской олимпиады, но лыбится при этом совершенно пьяно и мерзко.
Степан для чего-то растирает широкими ладонями колени, едва заметно дрожит от волнения. Крупные мышцы гуляют под кожей, на лбу собираются ровные грубые складки, алеет застывшее в напряжении лицо.
- Я и сказал-то... Ну… Хорошие сиськи. Так они же и правда хорошие, мужики! - Степан в сердцах прикладывает руку к груди и снова порывается встать, как будто на собрании политбюро нагоняй получает.
- Епт! СИДИ! - А вот Олег нервничает больше всех. Потому что ничего не чувствует. Точнее, чувствует, как что-то гуляет по телу оборотня, как уходит энергия, и даже как начинает темнеть разогнанная быстрыми толчками большого сердца кровь, но вот причины не видит, ее как будто просто нет.
- Ну, все. - Ник залпом допивает коньяк. - Пиздец тебе Степка.
- Чо это?!
- Сиди, я тебя умоляю. - Олег зло отбрасывает фонарик, ерошит короткие волосы, опускает ладони на плечи оборотня. - Степ, я серьезно. Вот сейчас вообще замри. А ты, - он недобро зыркнул на Ника, - пей молча.
Оборотень послушно замер. У него уже начало сводить руки, это выдают осторожные попытки размыть и согреть пальцы. Олег прикрывает глаза, садится на корточки, шумно вдыхает воздух. Ноздри напряженно вздрагивают. Он обнюхивает каждый сантиметр кожи. Подолгу замирает, втягивает воздух повторно, почти касаясь тела кончиком носа.
- Только это… О том, что тут сейчас - никому, лады? - Бормочет Степан, почти даже не шевеля губами. Очевидно, дело совсем паршивое, если парень надеется только на свое звериное чутье. Тут-то уж даже крошка-мозг экспедитора информацию усваивает верно.
Ник согласно кивает, салютует стаканом, но про себя, падла, думает, что упустить возможность рассказать о том, как стажер экспедитора обнюхивал, - непростительное свинство. Такого он себе позволить не может.
Олег долго тянет носом у шеи. Щурится, вдыхает еще раз, затем прощупывает пальцами - быстро, умело и осторожно.
- Тут, - выдыхает, рыщет взглядом по полу, подбирает фонарик, зажимает его в зубах, чтобы не занимать руки. Прощупывает, тянет время.
- Тащи уже, малой. - Скулит употевший от нервов Степан.
- Погоди.
Олег продолжает мять кожу пальцами, пока та не лопается, и в маленьком разрезе вместе с первой каплей крови не появляется белый острый кончик. Парень осторожно вытягивает предмет из-под кожи, судорожно сглатывает сухой ком, очень медленно поднимает глаза на Ника, как будто в любой момент может подорваться на мине.
- Ты точно только сиськи хватил? - Ник в момент становится серьезным и как будто бы бледным.
- Да точно-точно! Говорил же ж. - Степан вздыхает с облегчением, видно, что отпускает. - А чо там? - Поворачивает голову и замирает, - твою ж Богу душу!
- Перо. - Для чего-то констатирует и без того установленный факт Олег и сильнее сжимает пальцами сухое, жирно блестящее, чернее черного воронье перо.
- Изящно. - В тоне Ника удивительным образом смешивается ужас и неприкрытое восхищение. Он моргает. - Ну что стоишь-то, стажер? Вали в карантин. И сразу в лабораторию заскочи оттуда, пусть тебя проверят, мало ли что. - Откупоривает бутылку, щедро плещет коньяк в бокал, толкает его к Степану. - На-ка продезинфицируйся. - Ухмыляется, трясет головой. - Ну, Верка, вот стерва!

День пятнадцатый: "О"

"Океан"
 Melina_Divine

- «Океан-83».
- Чего?
- «Океан-83» - военно-морские маневры СССР в восемьдесят третьем году. - Пояснил Генка, еще раз встряхнул пустую пачку. - Поделись сигаретой, а?
- Она, что… - Олег моргнул, быстро достал из кармана свои «Chesterfield Bronze». - Еще и плавала?
Генка взвесил на ладони протянутую пачку, недовольно цыкнул, глянул на парня с фирменно хитрым прищуром:
- Ну, да. Типа того… Плавала. Только на торговом.
- Ты же только что сказал: «военно-морские маневры».
- Ага, - корректор покрутил сигареты в руках, - так и сказал.
- А почему тогда… - Олег для чего-то понизил голос до шепота, как будто Генка разглашал какую-то страшную правительственную тайну.
- Ну, потому что. Потому что отрабатывалась защита конвоев гражданских судов от атак авиационных и военно-морских сил противника. - Терпению Генки не было предела. Он тряхнул пачку.
- Какого противника?
- Хитрого, Олежка, и изворотливого, - корректор весело усмехнулся, - капиталистического.
- А-а-а. И кем она там?
- Консультантом. - Генка тяжело вздохнул, вернул так и не раскупоренную пачку в руку Олега.
- Каким?
- Главным. - Кивнул уверенно, обернулся, скоро припустил по коридору. - Степка! Погоди! У тебя НОРМАЛЬНЫЕ сигареты есть?!

День четырнадцатый: "Н"

"Ночь"
 Melina_Divine

Ночь - единственное время суток, когда люди, наконец, обращаются к себе. Проще говоря, затыкаются. Вот почему творцы, глупцы и хищники так любят это время суток. Время, когда можно замкнуться в своем внутреннем мире. Погрузиться в свои мысли, фантазии, желания, прочувствовать истинные потребности. Ночью поток почти перестает двигаться. Превращается в густое, вяло колышущееся, дремлющее информативное болото. Но четырнадцатилетний Генка этого всего еще не знает. Он просто иногда гуляет по ночам, потому что становится относительно тихо.
Относительно. Это слово знают все люди, которые сталкиваются с чем-то очень сильно мешающим их нормальной жизни. Относительно - это когда не так больно, громко, страшно, горько, одиноко, как может быть в самом худшем случае. У Генки худший случай начинается каждый день примерно в четыре утра и заканчивается поздно-поздно ночью, где-то в районе полуночи - часа.
Чаще всего в это время мальчишка спит.
Сон - это очень сложно. Сложно лет с пяти, может с четырех. Без него нет аппетита, нет интереса, настроения и мыслей никаких нет, только о том, чтобы поспать. Постоянное раздражение, усталость и маета.
Генка живет в подвале большого заброшенного дома на окраине города. Хозяева его забросили не специально, просто Генка им это внушил. А еще то, что нужно привозить разные сласти и вкусную выпечку два раза в неделю. Иногда хозяйка дома наведывается и рыщет всюду. Ей почему-то кажется, что муж ей изменяет, и она его разыскивает тут, потому что он дважды в неделю, что бы ни случилось, ездит сюда. Сначала шумит и ругается, а потом плачет. В мыслях, конечно. Генку это очень злит. И он делает так, чтобы женщина все забыла, он в этом спец: нужные мысли находит очень быстро и отсекает ровно, не захватывая ничего лишнего; и хозяйка уходит.
В подвале полно сладостей и игрушек, холодно и немного сыро, так что постель всегда холодная и одеяло тяжелое. Под землей поток не такой плотный, чем ниже - тем разряженнее. Генка этого еще не знает. Он всего лишь чувствует, что под землей не так шумно, вот и прячется здесь.
Он очень плохо питается. Поэтому, постоянно мучают боли в животе и плохо работают почки. Это ему объяснила продавщица в аптеке. Генка всегда гуляет только до круглосуточной аптеки за лекарствами, потому что тратить время на бесцельные прогулки - глупо и не нужно. Лучше поспать. Еще, продавщица подарила ему медицинский справочник. Не сама, конечно. Генка ее попросил. Он ведь очень умный и быстро читает, вот справочник уже пятый раз перечитал, чтобы знать, какие бывают болезни. Теперь покупает только правильные лекарства. Читать Генка не очень любит, ведь для чтения нужна тишина. Ему больше нравятся компьютерные игры, он в них все дни напролет играет. А когда все игры пройдены, хозяин дома привозит новые.
Генка вообще очень много у него просит. Рассудил, что можно, потому что денег у него очень много. Он так и сказал: очень много.
Генка ведь не плохой ребенок. Он так компенсирует всю ту боль, которую люди причиняют ему каждый день своими дурацкими, путаными, злыми мыслями. Выспаться не дают, постоянно что-то думают, жалуются и кричат. Бывают, конечно, исключения. Вот недавно, например, он девушку встретил, которая очень красиво думает. Стихами. Сложными и только немного злыми. Мало понятного, но от этого только красивее получается. Она тоже ночами в аптеку ходит, так что, теперь не потеряется. Генка умеет так делать, чтобы люди не терялись никогда. Или наоборот.
Он наматывает шарф до глаз и быстро идет по темной улице. Шарф нужен для безопасности. Поток ведь густой, а Генка очень боится чужие мысли вдыхать. Это глупо, конечно, так не бывает, чтобы мыслями дышать. Но мальчик очень устал и постоянно об этом забывает. Безопаснее и быстрее просто наматывать шарф. Он красивый, зелено-розовый, и как будто бы светится ночью.

День тринадцатый: "М"

"Моногамия"
 Yascheritsa

Играть с Яном в скраббл - занятие не для слабонервных, и уж тем более не для трезвых. Поэтому, пьяная в зюзю Дюбуа, мерзко хихикая, выкладывала на доске очередное слово.
- Нуууу, и что это за фигняяяя, пупсик? - Ян развернул доску к себе и глядел на сложившееся слово с явным недоверием.
- Монога-а-а-амия, пупсик. - Передразнил Ксавье, снова пьяненько и глупо захихикал. Плеснул в именной Янкин стакан виски, явно переливая за отметку «Увольнение», и смело отхлебнул половину.
Ян выразительно поморгал, намекая на то, что вопрос остался в силе, и внятного ответа он так и не получил.
- Это когда… - Горняшка сцепил пальцы в замок, заломал руки, мечтательно поднял залитые напрочь зенки к потолку. - Только с одним… Всю-ю-ю жизнь.
Ян скептически хмыкнул и отнял стакан.
- Это называется «ИМ-ПО-ТЕН-ЦИЯ», дорогуша. Уууугу. И сюда не подходит. Переигрывай! Читер!

День двенадцатый: "Л"

"Любовь"
 Ангел счастья

- Здравствуйте, мне нужна Любовь… - Олег замирает в дверях, потому что сталкивается нос к носу с самой красивой женщиной, которую только приходилось видеть.
- И? Ласка? - Догадывается Вера, смерив взглядом перегородившего путь молодого парня.
Верке двадцать семь, но ее по-прежнему окликают на улице «девушкой». Она - настоящая ведьма. Добротная, красивая, с выразительно-черными глазами, густыми волосами и соблазнительными формами, которые не портит даже скучный серый деловой костюм. На Верку западают все. Поэтому, она лет с четырнадцати еще научилась обезоруживающему наглому кокетству, ставящему в тупик даже самых опытных ловеласов.
- Л-л-любовь Михайловна. - Выговаривает, наконец, Олег. Переступает с ноги на ногу и ждет.
- Молодой человек, я, по-вашему, похожа на секретаря? - Верка улыбается глазами, открывает шире дверь, чтобы, наконец, разойтись с незадачливым визитером.
- Нет?
- Нет. - Она усмехается, оборачивается на сидящую у стола в хорошо освещенной приемной девушку. - Надюш, ты уж пристрой мальчика.
Олег неуверенно отступает, потом топчется на пороге, подходит к столу.
Так, ладно, предположим, что все ведьмы - чертовски красивые женщины. И как здесь люди нормальные вообще работают?
- Вам назначена встреча? - Девушка поднимает на парня свои немыслимо зеленые глаза.
- Да, - Олег тупо кивает, но времени и цели встречи вспомнить не может.
- Наденька, проводи его ко мне. - Низко гнусавит телефонный аппарат на столе.
- Идемте.
Секретарша поднимается и ведет за собой по бесконечно длинному залу. Олег осторожно смотрит по сторонам на всю эту дорогую кожаную мебель, окна в пол и конференц-залы за прозрачными дверями. Такое только в зарубежных фильмах увидишь - мелькает мысль. И, словно прочитав ее, та, которую все ласково называют Наденькой, поясняет:
- Это здание новое. Современная планировка.
Любовь Михайловна господствует в своем просторном «царском» кабинете двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю. Огромные окна, дорогой изысканный интерьер, широкие стеклянные двери, в которые гендиректор может беспрепятственно наблюдать за всем, что происходит в приемной.
- Садись. - Отрезает женщина, указывая Олегу на стул. Улыбкой благодарит секретаря.
- Здравствуйте. - Олег не знает, куда девать глаза, поэтому здоровается с огромной печатью на директорском столе.
- Здравствуй. Олег? - Взгляд у Любови Михайловны очень тяжелый. А вот внешность совсем неприметная. Хотя, она женщина в возрасте, может, помоложе была интереснее. А самое главное - никакого фона. Тишина. - Скажи мне, пожалуйста, почему ты до сих пор не на учете?
- М… - Парень бледный и изможденный. Явно нервничает, для чего-то перетягивает рукава водолазки. - Не знаю… - Качает головой. - Отец справлялся.
Без родного свитера, как без кожи. Новая, только что выданная одежда отвратительно пахнет магазином и раздражает, хоть и сидит по фигуре.
- А теперь что? Не справился? - Женщина щурит глаза под толстыми стеклами очков, явно дорогих и на заказ.
- Теперь - нет. Он умер.
Олег отвечает на удивление спокойно. Никаких скорбных ноток, ни сдвинутых бровей, ни дрогнувших губ.
- Мои соболезнования.
- Спасибо… - Парень осторожно поднимает глаза. - За то, что сюда привезли. Я Вам очень благодарен.
- Да, жители того района, где тебя поймали, тоже благодарны. - Голос у гендиректора неприятный и сквозит холодом, что не удивительно. - На здоровье только. У нас бункеры все равно пустуют. …И как ты только додумался в это время на улице остаться?
- Я не оставался! - Олег встрепенулся, осекся, голос дрогнул. - Я… Гараж вскрыл, там заперся.
- Гараж, значит. - Любовь Михайловна кивает, выгибает бровь, для чего-то поправляет лежащую на столе авторучку. - Ты на кого учишься?
- На программиста.
- О фирме нашей много знаешь?
- В новостях слышал, - Олег отводит глаза и осознает, что нифига толком не знает.
- Надю, девушку в приемной, хорошо почувствовал?
Парень отчего-то пугается, тяжело сглатывает.
- Ну… Да. Она - ведьма. - Хмурится. - Но слабее той, с которой в дверях столкнулся. И еще она - сканер? - Осторожно добавляет, следит за реакцией.
Но никакой реакции нет.
- А я?
- А Вы закрыты. - Тут же отвечает Олег, облегченно выдыхает, это уж как-то совсем просто.
Гендиректор кивает, снова трогает пальцами ручку.
- Я хочу предложить тебе место в компании, Олег.
Пауза.
- Сначала, конечно, стажировка. Если будешь стараться - получишь здесь работу. В твоей ситуации - это самый лучший вариант. - Любовь Михайловна смотрит очень внимательно. Но Олег отвечать не торопится, видно, что смущен и сбит с толку. - Ты поезжай домой. Отдохни, выспись. Родные, наверное, волнуются. - Что-то в тоне женщины меняется. - Завтра приезжай с паспортом. На проходной тебе временный пропуск сделают.
Олег машинально кивает, похож сейчас на одну из этих глупых игрушек с трясущимися головами на панелях автомобилей, а потом открывает рот и:
- А зачем?
«Зачем» - это что-то среднее, между «почему», «с чего бы» и «за что». Только выйдя из кабинета, он поймет, как глупо выглядел. А сейчас вопрос кажется уместным.
Любовь Михайловна вздыхает, как-то очень человечно и тепло улыбается.
- До завтра, молодой человек.

День одиннадцатый: "К"

"Крокодильчик"
 Minnezinger

Я замер у вольера с красивой золоченой табличкой над входом: «Секс с крокодилом». Из всего многообразия флоры и фауны, подставленной на этой «ярмарке содомитов», народ неизменно привлекала именно эта самая вывеска. От ударивших в голову ассоциаций и разноцветных картинок с вариантами соития замутило, желудок поджался, норовя выплюнуть только что съеденный ломтик семги; а ноги уже несли в толпу прилипших к террариуму любопытных.
За толстым стеклом в скромном оазисе, среди зеленой листвы и такой же зеленой цветущей отчего-то розами воде лежал огромных размеров крокодил. Темная тварь была неподвижна, страшна, как жизнь нувориша с долгами, и крайне выразительна в своем стремлении слиться с окружающей его «природой».
Картину оживляли лишь две белокурые малолетки, активно копошащиеся на спине у рептилии. Они отирались бедрами о его широкую, кажущуюся несгибаемо-деревянной спину, вылизывали друг другу крохотные алые ротики, наигранно и горячо стонали с неподдельно сладеньким выражением блаженства на смазливых мордашках.
Меня в очередной раз перекосило. Ну что за блядство?! Где их только находят таких… Ровно хорошеньких желторотиков с манией потереться обо все, что спокойно лежит?
А крокодил, действительно, лежал спокойно. Да он был неподвижнее той самой печально известной девицы в гробу. Некоторые даже постукивали по стеклу, вполголоса переговариваясь о том, жива ли тварь вообще, или малышня затерла несчастную рептилию письками до смерти. Но, на стуки реагировали только мальчишки: широко улыбались, пожимали плечиками, делали зрителям ручками и начинали неистово сосаться, в промежутках между поцелуями нахваливая «крокодильчика».
Крокодил медленно, как будто с трудом, разлепил веки и равнодушно уставился на меня. Публика облегченно выдохнула: живой.
Я усмехнулся, поднял руку в приветственном жесте:
- Хай, Эдди, отличная инсталляция, хани, - и вышел вон из вольера.

День десятый: "И, Й"

"Игра"
 дядя Митя

- …И вот, я зависаю тремя этажами ниже. Экспедиторы в полном дизориентире, а Любка, глазом не моргнув, приставляет дуло ко лбу заказчицы и спускает курок.
Аудитория вяло охает, но особых восторгов и не ожидается. Главное, что слушают и впитывают.
Ник привалился плечом к стене и безучастно обозревает стажеров.
Генка сегодня при галстуке, в костюме и, кажется, даже были попытки причесаться. Ник понятия не имеет, за какие такие грехи корректора каждый год припахивают вести обозревательные лекции для «зеленки», но это явно идет ему на пользу. «Зеленка», все как один, таращат глаза и строчат что-то в своих блокнотах. «Зеленка» - это все молодое, неопытное, амбициозное и заносчивое, что стекается в компанию с разных концов света с целью пройти практику, выделиться, закрепиться и получить работу. Из семидесяти пяти стажеров в этом году, дай Бог, останется человека четыре. По этому поводу Ника терзают сомнения. Но мнению Генки он доверяет. У него не забалуешь.
Вступительная часть о том, как нынешний генеральный директор - Хан Любовь Михайловна - волевым решением ввела в обиход всего магического делового мира новое значение слова «гарант», была закончена. Генка постучал по карманам, машинально отыскивая сигареты. Ник невольно улыбнулся, крепче сжал в руке отобранную пачку.
- Так вот к чему я вел, - корректор привычно сложил пальцы в «пистолет» принялся расхаживать по кафедре, - гарант - это не просто профессия. Так же советую воздержаться от пафоса - это не стиль жизни и не призвание. Гарант - это убийца на полном гособеспечении.
Повисла гробовая тишина, и именно такая реакция устраивала Генку больше всего.
- Если в договоре обоюдно согласована ликвидация, значит - ликвидация. Вам придется убивать детей, - тишина была настолько прозрачной, что в аудитории, казалось, появилось эхо. Даже у непрошибаемого Ника нехорошо завозилось в груди. Генка твердо продолжал, - …Старушек, женщин, беременных женщин и даже щеночков, - кое-кто из зала отозвался невеселыми нервными смешками. - Гарант не взвешивает решение заказчика, не ищет компромиссов. Гарант следит на четким, неотступным выполнением подписанного договора. Это ясно?
Стажеры разноголосым хором первоклашек на линейке сообщили о том, что им ясно.
- Хорошо. - Генка оглушительно хлопнул в ладоши, потер руки. - Значит, сейчас все те, кто не согласен с этим условием работы, встают и выходят из аудитории, чтобы не тратить мое время.
Разумеется, никто даже не пошевелился. Нику захотелось ржать. Уловка отличная, но неужели Генка до сих пор надеется сократить себе работу?
- Что? У меня тут семьдесят рецидивистов сидит? - Расстроено вопрошает Генка. «Зелень» оживленно хихикает.
Дохихикаются.
- Тогда, мы с вами сейчас сыграем, - оживление нарастает, Генкина улыбка становится совсем уж кислой, - игра называется - «Свободен»… Значит, - он быстрым шагом измерил кафедру, распахнул ведущую в смежный зал дверь, - я выхожу, забираю с собой по три человека, начиная с первого ряда слева направо… Девушки, прошу, вы первые будете.
Генка объясняет на пальцах. Медленно, доступно, терпеливо.
- …По-быстрому играем и прощаемся. Подробности каждому индивидуально. Все готовы?
«Зелень» уже подпрыгивает на стульях, активно перешептывается и блестит глазами.
Ник собирается выходить, как замечает пристальный взгляд Генки: он разглядывает парня в третьем ряду. Неприметный, тощий, лет двадцати в красном свитере. Бледный и какой-то холодно-отстраненный.
Ник скрипит зубами. Надеяться на то, что корректор не обратит внимания на этот экземпляр, было очень глупо. Он стойко встречает выразительный Генкин взгляд, выходит, не подав никакого знака.
Игра начинается. Три взволнованные высокие барышни заходят в отведенный под испытание зал, гуськом продвигаются вдоль стены и замирают в нерешительности, перешептываясь и глупо хихикая. Генка запирает дверь, поправляет рукав пиджака:
- Ну что же вы, девчонки, не тушуйтесь. - Он широким жестом приглашает пройти в центр. - Знакомьтесь, пожалуйста, это - Иванов Виталий Владимирович, - с улыбкой представляет высокого темноволосого мужчину у стола, - и его жена - Иванова Ольга Юрьевна. Их детишки - Люсенька и Женечка.
Маленькая, явно страдающая бессонницей женщина с огромным животом смущенно улыбается, кивает стажеркам. Малыши - судя по всему погодки, мальчик и девочка, - жмутся к матери и смотрят на незнакомых людей с искренним детским недоверием.
- А в животике у нас кто? - Улыбка у Генки очень теплая, он умеет расположить к себе людей. Поэтому, женщина смущенно пожимает плечами, гладит живот и выдыхает с улыбкой:
- Андрюшенька.
- Андрюшенька, - Генка кивает, оборачивается к глупо улыбающимся стажеркам. - Ольга Юрьевна, Люсенька, Женечка, Андрюша. Виталий Владимирович.
Еще раз повторяет он, как бы перестраховываясь на случай скудности девичьей памяти. Девушки кивают, здороваются, пытаются обаять семейство широкими улыбками. Корректор склоняется над столом, как будто что-то изучает в документах. Женщина и стажерки приветливо перемигиваются, а вот отца, похоже, вся эта ситуация безумно раздражает. Он держится особняком, кривит плотно сжатые губы, то и дело поглядывает на часы.
- Это - ваши клиенты. Поздравляю. - Объявляет Генка, выдает всем троим по копии договора. - Изучите пару минут, чтобы не возникло лишних вопросов.
Конечно, изучение затягивается, разбавляется повторным знакомством с клиентами, улыбочками, ужимочками и непринужденной болтовней. Генка терпеливо дожидается, удобно устроившись на стуле.
- Закончили? - Девушки согласно кивают, сдают листки обратно. - Хорошо.
Корректор выдвигает ящик, выкладывает на стол три одинаковых полуавтоматических пистолета.
- Ольга Юрьевна только что нарушила пункт договора «14.1», принеся с собой на встречу глушитель. Так же, - он поднял верх указательный палец, - пункт договора «2.5», по которому ей запрещено пользоваться даром эмпата во время обсуждения деталей развода. Это очень серьезные нарушения, Ольга Юрьевна. Так дела не делаются…
Генка со вздохом качает головой, пожимает плечами.
- Ну, вперед.
- Ч…Что? - Одна из стажерок неуверенно отодвигается от стола.
- Девочки, дорогие, у меня нет времени совсем, - Генка хмурится. - Вы договор изучили? Нарушение зафиксировано? - Те на автомате кивают и медленно начинают зеленеть. - Ну вот. Я вам даже подсказку на стол выложил, - Генка кивнул на оружие, - каждой по выстрелу. Выбирайте уж сами…
- Геннадий Павлович…
- Что такое?
- Но это же… Это расторжение брака…
- И?
- Это… Не-се-рьезно? - У стажерки начинают дрожать губы.
- Как это несерьезно? К нам несерьезные люди не приходят, девочка. Договор подписан. Ликвидация. - Генка протягивает пистолет. - Стреляй.
Женщина скоро пятится от стола, всхлипывает, прижимает к себе детей.
- Я не хотела! Простите, пожалуйста… Я ведь не нарочно… Боже… Виталичка, миленький, скажи им!
- Не тянем, девочки. Видите, у женщины истерика, дети пугаются. Берем пистолеты и стреляем. - Тон у Генки уже совсем не мягкий. Он чеканит каждое слово, как диктор на параде.
- Геннадий Павлович! Да что за бред! - Одна уже тихо всхлипывает в ладонь, а эта, самая громкая, похоже, близка к истерике. - Дети-то здесь причем?! Вы охренели?!
- Девочки, вы изучили договор? Сопровождение туда тоже внесено. Если матери хватило ума притащись с собой на встречу детей - мне очень жаль. Но это не мои проблемы. Моя проблема - соблюдение договора.
- Виталичка, давай пойдем домой? - Женщина так осторожно подкрадывается к мужу, что, кажется, в любой момент ожидает удара. - Там все и обсудим, а?
- Отвали! - Тот лишь грубо отталкивает ее от себя, обходит стол и занимает место рядом с корректором. Правильный выбор. Так безопаснее.
Дети начинают верещать, мать причитает. Стажерки ревут…
- Геннадий Павлович!!!
- Я сказал - стреляй! - Рявкает Генка.
- Да… НЕ… НЕ БУДУ Я!!!
Корректор кашляет в кулак. Приглаживает волосы.
- Так, свободны. Пошли вон все трое.
Всхлипывающая и причитающая троица быстро выскакивает в коридор.
Иванов старший широко лыбится, возвращается к жене. Та вытирает слезы, поправляет волосы. Генка складывает пистолеты в ящик.
- Отлично сыграно, молодцы. - Хвалит он, не глядя. Дружное семейство Ивановых улыбается. - Фух… Бля, ну, поехали дальше…

***
Это бесконечно долгий и трудный день. Генка с трудом волочит ноги. Он выжат, обессилен, он буквально умирает. Ник это знает, ждет с чашкой чая, шоколадом, коньяком и глушителем, потому что после целого дня непрерывного контроля и считывания мыслей Генка просто не в состоянии уже отключиться от потока самостоятельно.
- Ну? Как прошло?
- Погоди… - Генка падает в кресло. Вид такой, что хочется предложить тазик - проблеваться. - Бля… Тишина.
Ник терпеливо ждет и даже дышать старается бесшумно.
Когда стажеры узнают о пробном тесте на убийство, серьезно эту новость не воспринимают. Потому что знают - работать придется с корректором. То есть, с иллюзиями. Все это кажется забавным и интересным. Представляется примерно так: мистического вида чувак водит руками по воздуху, там появляется смутное очертание больной девочки, или старушки с собачкой, ты стреляешь в мираж, он рассеивается. Тест пройден.
На деле же, Генка на "чувака магического вида" нисколько не походит. Он, скорее, сотрудник-первогодка. Молодой, активный, обаятельный, добрый. Никто не замечает, как медленно он выстраивает свою реальность, проектирует обстановку в аудитории и смежный зал, которого никогда не существовало. Создает стол, копии договоров и графин с водой; семью Ивановых; назойливую муху, бьющуюся в длинные энергосберегающие лампы на потолке; пистолеты, пули в них; слезы, ужас в детских глазах… И даже ошметки мозгов на стене создает. Так что, ни у кого не возникает сомнений в том, что стрелять приходится в живое. В мясо, в кровь, в сердце, под которым ворочается не родившийся ребенок.
- Минус шестьдесят девять. Сдулись. - Хрипит Генка, и Ник тут же вспоминает, что надо бы предложить сигарету.
- Маловато что-то. - Прикуривает.
- Да, в этот раз неплохо держались.
- Ивановы?
- Ну а то,- Генка улыбается, жадно затягивается, - лучшая моя иллюзия. Да и работает безотказно.
- И как вообще?
Корректор открывает папку, выкидывает по одной фотографии на стол.
- Все стреляли в мать. …Этот рыдал, этот - тоже. Этот только с третьего раза добил. По-моему блевал потом. Эта… - Он задержал взгляд на фотографии. - Хитрая девчонка: выстроила себе проекцию отдельную, по ней и палила. Умно. - Генка явно доволен. - А этот… - На стол лег тот самый бледный, в красном свитере, - сколько ему до перевоплощения? Пара дней? Твое счастье, что я тогда уже начал.
- Ген…
- Нет, Ник. - Генка поджимает бледные губы. Обессилено сползает по спинке кресла, вытягивает ноги. Он злится. И имеет на это полное право. - Уложил всех троих. Сам. Прицелился и расстрелял.
- Удивил?
- Нет. Если бы у меня в голове такой коктейль варился, я бы и не целился.
Ник едва заметно кивает, ставит перед Генкой чашку с крепким чаем.
- Вообще-то, - корректор поднимает глаза и смотрит в упор, - это называется: «всех наебать».
- Я знаю.
- Пересдавать у меня будет.
- Не будет, Ген. - Нику так стыдно сейчас, как будто по блату пытается пристроить сынка в приличный универ.
- Это из-за него Хан тестирование на неделю сдвинула?
Ник снова кивает.
- Бред какой-то, - Генка зло ухмыляется, тянется к чашке, - зачем ей это?
- Я не спрашивал.
- Вот и я не рискну…

День девятый: "З"

"Застава"
 Minnezinger

- Ты где гуляешь?! Мы на Заставе уже! - Орет в трубку Генка, стоя всего в каком-то метре от оживленной проезжей части.
Олег опаздывает, и бывалый матерый корректор места себе не находит. Впрочем, матерым его можно назвать только после долгого личного общения, потому что внешне такого впечатления Генка никогда не производит. Именно поэтому он - Генка. Не Геннадий Павлович и не Рокотов, а всего-навсего растрепанный, тощий, невзрачный, вечно суетящийся и курящий Генка.
Генке скоро стукнет пятьдесят четыре, но, в силу способностей, выглядит он младше Олега. Особенно такого Олега - не выспавшегося и замотавшегося.
- И где тебя носило?
- Да БЛИН! - Олег тяжело дышит, оттягивает замусоленный ворот свитера, - в шесть утра с поезда и тут же в собор! Облазил все вдоль и поперек… Только закончил - сюда вызвали. Павлик - гондон, видите ли, «что-то подхватил» и работать не может… Сука. - Парень говорит скоро и сумбурно, при этом с головой забравшись в свой портфель. - …Пьет, небось, опять там!
- Ага, - Генка выплевывает сигарету и тут же достает из пачки свежую, - типа, с первым боевым крещением тебя. Работай.
Олег особой радости по поводу поздравления не испытывает. Он вообще никаких эмоций не испытывает. Он чувствует, как натирает поясницу мокрый от пота со спины пояс джинс, как липнет к губам песок и грязь с шоссе, чувствует, как всей душой, каждой клеткой изможденного тела ненавидит этот город, эту площадь и эту работу.
Площадь Заставы, если уж когда-нибудь и была площадью - то точно не в этом веке. Потому что, откинув историческую составляющую, можно смело сказать, что «Застава» - это обычный многоколенный разъезд, в котором пересекаются сразу три крупные улицы с оживленным автодвижением. Олег глотает дорожную пыль, щурится, двигает пересохшими губами, отчаянно матеря ситуацию. Перспектива присутствовать при освящении самим Предстоятелем Русской Церкви Благовещенского кафедрального собора в качестве профессионального ищейки, поработать с лучшей командой в Компании, да еще и попутешествовать на халяву? Мда, у Ника просто дар красиво впаривать хреновую работу. Вот только никто не предупредил о том, что на все про все будет всего пара часов; что на входе и выходе из собора будут раздевать догола и тоном страдающего гайморитом аутиста просить «нагнуться и повернуться»… И уж конечно никто не говорил, что на самой церемонии освящения поприсутствовать не придется. Потому что в срочном порядке вызовут в центр города, в час пик, проводить предварительную проверку на наличие скрытых магических приборов слежения на площади, которая на деле, блин, проезжая часть!
- Вообще-то, у него не первое. - Щурясь, замечает Степан, когда Генка присаживается рядом на траву.
- Чего?
- Ну, крещение боевое. Не первое. Я с ним уже работал. Это... Дважды. - Басит Степан, поглаживая свою лысую черепушку.
- А в штат его уже зачислили? - Без особого интереса спрашивает Генка, выдыхая табачный дым.
- Да нет, вроде как…
- Значит, первое.
Степан выпячивает вперед мясистую нижнюю губу и кивает, хотя совершенно не понимает, с чем и зачем соглашается. Он вообще не из понятливых. Потому и работает экспедитором. В команде гарантов такой обязательно должен быть: тупой, но сильный. Который, пока умники прикидывают варианты, может разрядить конфликтную ситуацию прямым ударом в угрожающее срывом проведения операции лицо.
Они сидят на редкой грязной придорожной траве и издалека наблюдают за тем, как новенький ищейка отплясывает со своими приборами возле фонарного столба.
- Что-то я не догоняю… - И именно этой фразой можно вкратце описать жизненную позицию Степана.
- Ну?
- Он же из наших ведь?
- Ага.
Генка смакует сигарету, держит по-пацански - большим и указательным.
- Чего тогда в ищейках забыл, как задр какой научный? - Удивленно басит Степан, косясь на корректора.
Генка молчит и хитрожопо ухмыляется. У них, у оборотней, вообще повышенная склонность к облегченному мышлению. Поэтому на Степана никто никогда не сердится, даже если он по неосторожности перепутывает лица, или болтает лишнее во время переговоров. Он как раз из «облегченных». Играет мышцами, качается ответственно, имеет черный пояс и разряды разные… В общем, с работой справляется. И всегда искренне удивляется, если какой-нибудь оборотень вдруг заводится в юридическом отделе, или, как Олег, среди ищеек.
- А он у Ника на красном маркере. - Говорит, наконец, Генка, и у Степана на гладком широком лбу собираются складки.
- Да ну!
- Ну, да…
- Этот дрищ?!
- Он самый.
- На красном?!
- Степ, - Генка поворачивает голову, смотрит с укором, - завязывай уже.
- Да нет, я чо. Я же ничего, чтобы прям... - Выдыхает Степан, разглядывая фигуру Олега уже какими-то другими глазами, словно увидел впервые. - Я же думал, он совсем… А это ж… Уууу… Бля. Да.
- Вот я бы лучше не сказал, Степ. - Генка широко улыбается и хлопает товарища по плечу.

День восьмой: "Ж"

"Жертва"
 [AGGY]

- В этой ситуации она – жертва! – Верка драла глотку и отбивала в такт ору дорогущей перьевой ручкой по идеально чистому стеклянному столу в переговорной. – И я буду требовать рассмотрения этого дела в уголовном суде!
- Не будь смешной. Сядь уже… - Ник раздраженно поморщился. Он, всем своим видом являя образец спокойствия, мерно покачивался в кресле, скрестив бледные пальцы у самых губ. – Я тебе хочу напомнить, что это на нашу клиентку подают в суд. И, если дело до него дойдет, ее точно посадят. Так что, твоя задача – договориться об отступных. Причем, срочно.
Отполированная стеклянная поверхность под ладонями Верки слабо задрожала. Ник убрал локти.
- Вера, - взгляд прямой и очень серьезный, - это - ворожба. Двадцать первый век на дворе. Ни один судья в здравом уме не вынесет вердикт в пользу нашей клиентки. Я уже молчу о присяжных, - он откинулся на спинку кресла, прикрыл глаза на пару секунд. – Муж будет в офисе через два часа. Нужно подготовить все документы.
- Ладно, пусть… - Вера цедила каждое слово сквозь зубы. – Но мы подадим встречный иск на компанию, и…
- Что? – Них скрипнул зубами. – Что «и»? Они пролетят даже по статье мошенничество. – Не проходящее ощущение дежа вю начинало раздражать. – Что ты им хочешь предъявить? Договор подписан, риск оговорен, - он медленно отгибал пальцы на каждом пункте, - штраф за наведение приворота законодательством оговорен. С чем ты хочешь идти в суд, Вера? Это просто смешно.
- Это ничерта не смешно, Ник! – Ручка скрипнула по столу, оставив на поверхности глубокую царапину. – Ее обманом заставили подписать бумаги. Убедили в том, что риск минимальный… - Голос у Верки уже дрожал, и это начинало выводить из себя.
- Вера, блин! – Ник поднялся, навалился руками на стол, подражая агрессивной манере собеседницы. – Ты договор просматривала? Там ВСЕ оговорено. Это дело яйца выеденного не стоит. Мы им занимаемся только потому, что клиентка – племянница Любы… Наша задача – сведение к минимуму потерь. Все. Точка.
- Я найду зацепку. – Шипела Верка, поднимаясь на пальцах, почти соприкасаясь с Ником лбами, прожигая взглядом. – Ее лишили всего. Последствий уже не исправить. Это на всю жизнь…
- Она САМА себя к этому приговорила, Вера. – Ник чеканил каждое слово. – Ты превращаешь это дело в личное. ...Мне придется тебя снять.
У девушки дрогнули губы. Лицо вытянулось от удивления. Слова были ударом под дых, и Ник это понимал.
- У тебя нет таких полномочий. - Вера медленно начала отодвигаться.
Гомункул только выгнул бровь, нехорошо усмехнулся в ответ.
- Счеты сводишь? – Мелькнувшая в глазах догадка отразилась смесью ужаса и отвращения на быстро бледнеющем лице девушки. Ник стиснул челюсти, шумно выдохнул носом, отведя взгляд, проговорил хрипло и придушено-медленно.
- Возвращайся к своим делам, Вера.
- Отомстить захотел?! – Верка вскинулась. – Падла!
Ручка с тупым хрустом плашмя ударилась о стол, продавливая тут же разошедшееся молочной паутиной трещин сантиметровое закаленное стекло. Вера выскочила из переговорной, не закрыв дверь, громко зацокала шпильками по мраморному полу в холле.
Ник медленно опустился в кресло. Посидел пару минут в тишине, переводя дух. Потянулся к оставленной ведьмой ручке, с огромным трудом отделил ее от деформированной поверхности стола. Кажется, она прибавила в весе не меньше пятнадцати килограмм и сейчас стремительно его теряла, одновременно с этим остывая.
Ник отложил ручку на чистый лист бумаги, стряхнул с пальцев мгновенно осевшую черную пыль. Хорошо, что прививки от порчи в этом месяце уже сделали. Но вот «штормить» еще пару дней весь этаж будет.


День седьмой: "Ё"

"Ёмкость"
 Корнейчук

- Олег? …Олег - он просто зануда. – Поделилась мнением Верка, перебирая кипу документов на столе.
Рита недоверчиво хмыкнула, покосилась на маячащего у стенда стажера.
- По-моему, совсем нет, - пожала плечами и для успокоения смерила взглядом его хорошо сбитую фигуру.
Верка повела бровью, заулыбалась своей коронной, сучьей:
- Оле-е-ег, стакан наполовину полон или наполовину пуст?
- Жидкость, дамы, - пробубнил, тот, не отрывая взгляда от диаграмм, - занимает пятьдесят процентов предоставленной ей ёмкости. А что?
Рита прыснула смехом.
- Ничего, мой хороший, работай, - махнула рукой крайне довольная результатом Вера.


День шестой: "Е"

"Ехидна"
 Корнейчук

- Ихидна. – Олька смешно выпячивает нижнюю губу и насупливается, как, впрочем, и всегда, когда впервые произносит на публику новое, недавно выученное слово.
- Что? – У Светланы Константиновны округляются глаза. – Оленька, ты что такое говоришь?
- Ихидна! – Без запинки повторяет Олька, довольная тем, сколько внимания к себе привлекла.
Светлана растерянно оборачивается на сына. Олег молчит и только хмурит брови, сверля ребенка на кровати злым взглядом.
- Оль, ты что, глупая? – Он аккуратно и скоро складывает в спортивную сумку разноцветные платья, рубашки, колготки и юбки сестры – отнести домой, постирать.
- Не-е-ет.
- Тогда чего глупости говоришь?
Лицо у Ольки тут же становится не по-детски серьезным. Соображает она очень быстро, в этом может дать фору любому взрослому. Поэтому сейчас смешно заламывает ручки и пожимает плечами, словно сама себе удивляясь.
- Ба-уска так сегда говоит. – Нотки в детском голосе при этом прекрасно передают все то негодование, которое Олька старается вложить в слова.
- Бабушка – дура, Оль.
- Олег! – Светлана Константиновна хмурится.
- Мам?
Олег отвечает прямым взглядом, и женщина тут же унимается, затихает. После смерти отца, сын так быстро занял опустевшую нишу хозяина дома, что Светлана откровенно побаивалась с ним спорить. Помолчав немного, парень продолжает:
- Так вот, Оль. Бабушка у нас – дура. Она маму обижает. А ты повторяешь за ней.
Олька начинает хитрить и жеманничать. В маленькой детской голове сейчас зреет гениальный в своей простоте план по спасению ситуации, Олег в этом даже не сомневается. Просто наблюдает за тем, как сестра надувает щеки, поджимает губы, с трудом выдавливает из себя слезу, комкая при этом простыню.
- Олег, ну вот что ты за человек? – Теплые руки матери тут же прижимают ребенка к груди. Светлана говорит беззлобно, но строго. Ясно уже, что разговор закончен. Мелкая засранка победила со счетом сто один – ноль. Но суть сказанного поняла и выводы сделала.
Олег недобро щурится на сестру.
- Чтобы я такого больше не слышал, понятно? И бабке не позволяй так говорить. Не маленькая уже.
От последней фразы Олегу самому становится смешно, но лицо терять не хочется.
Он перекидывает собранную сумку через плечо, перегибается через кровать, целует в щеку мать. Небрежно, но ласково теребит Ольку по голове, стягивает назад съехавшую на глаза косынку.
- Пока, пират, - улыбается, - маму не обижай.
Выходит из палаты, бросив матери привычно-машинальное «я позвоню». Шагая по длинному, пустому, воняющему больницей коридору, с раздражением думает о том, какие же все-таки люди в большинстве своем тупые создания. Выражение - «Ты ему не мать, а ехидна» - родилось, кажется, в какой-то старой-стародавней просоветской повести. А потом вылезло на экраны телевизора. Обделенный фантазией народ, тут же захапал ее в коллекцию «крылатых» цитат и бездумно ляпает невпопад по любому поводу.
А повода наезжать на мать у бабки нет. Она на двух работах загибается. Умудряется дом держать и следить за больным ребенком. Но как вдолбить это в голову разобиженной упрямой старухе Олег не представляет. Как не может понять и то, за что уже столько лет страдает милейший чудной зверек. Ведь речь в повести явно не о животном. Тут уж скорее подходит мифология, хотя, тоже кособоко.
Олег кидает спортивную сумку на заднее сидение машины, пристегивается, неторопливо выруливает на дорогу. Припоминает забавнейший случай, когда в первую же неделю на работе столкнулся нос к носу с настоящей ехидной. Это был рослый крепкий молодой парень, до омерзения органично вросший бедрами в гипертрофированно огромное тело зеленой анаконды… Это был первый случай в жизни, когда Олег всерьез задумался о комплекте сменного нижнего белья для работы. И первое же знакомство с Ником, который минут пятнадцать, наверное, ржал над мертвенно бледным с выпученными глазами стажером. А затем подробно объяснил, что дело плевое, юридическое. Что парень по весенней горячке, не подумав, женился. А теперь в срочном порядке оформляет развод, потому что супруга, не будь дурой, через полгода совместной жизни потребовала исполнения супружеский обязанностей, что, естественно, чревато.
Вспомнил Олег и то, как первый раз напивался в крошечной Никовой каморке, слушая всякие страсти о пожирании плоти, фактической некрофилии и интересных фактах посмертного семяизвержения, и был твердо уверен в том, что нужно искать себе другую работу.
Попав на шоссе, парень позвонил в офис, предупредил о том, что задержится на какие-нибудь полчаса, и поехал. На работу.

День пятый: "Д"

"Дор блю"
 Томатная паста

Каждый раз, когда приходилось выезжать на квартиру, Ник готовил что-нибудь эдакое, чтобы блеснуть кулинарными навыками, да и просто побаловать народ горячей домашней едой.
- Фу, - скривилась Вера, глянув через плечо на то, как в подозрительно густой однородной белой массе утопают кубики вонючего плесневелого сыра.
- Да побойся Бога.
Ник усмехнулся, не переставая помешивать суп-пюре.
- Гадость же. – Верка сморщилась еще сильнее и для пущей убедительности передернула плечами.
- Что? Дор Блю? – Ник обернулся. – Вообще-то - деликатес. Не для корпоративного свиного рыла, конечно. – Произнес настолько добродушно, что у девушки даже не возникло мысли оскорбиться. – Это же… Классика, Верунь. Смотри: обжариваешь лук, только обязательно на сливочном масле и чтобы до нежно-золотого цвета, не углей…
Верка за плечом закатила глаза. Готовить она не любила, и не умела, и слушать все эти байки про кулинарные шедевры терпеть не могла. Как, собственно, и употреблять. Но Ник об этом упорно забывал и всякий раз с удовольствием делился замысловатым рецептом, словно расхваливал любовницу.
- …Добавляешь пару ложек муки, хорошо перемешиваешь, чтобы было однородное золото, а не как у тебя обычно – манные катухи для прикорма. Тушишь пару минут, заливаешь все куриным бульоном. Ждешь, пока закипит… - Сыр в это время уже перекочевал с тарелки в сковороду и медленно растворялся, образуя на ровной поверхности супа замысловатые бледно-голубые спирали.
Вера поджала губы, почесала мочку уха.
- Вливаешь молоко, даешь прокипеть. Потом добавляешь сыр. И, главное, Верунь, постоянно помешивать, чтобы растворился полностью. Пото-ом, - Ник кивнул на миску с мелко резаным шпинатом, - добавляешь шпинат. И сметану. Солишь, перчишь по вкусу… Опять же – тщательно перемешиваешь…
У голодного Олега, который на свою беду выполз поработать на кухню, от подобного инструктажа и доносящегося запаха желудок начал скручиваться в фигу. Активное слюноотделение так же не способствовало трудовому настрою.
- И под конец: креветки. – Объявил Ник тоном распорядителя: «Ее величество, королева Англии!». – А главное, - вздохнул, улыбаясь своему супчику, как долгожданному ребенку, - это аромат.
Он зачерпнул деревянной ложкой, осторожно поднес содержимое к лицу Верки, чтобы разделить восторг.
- Фу. – Все так же сморщилась неблагодарная зараза и, махнув ладонью у носа, чтобы развеять «аромат», отошла от плиты.
- Ну, Вер, - Ник недоуменно вскинул брови, - я еще мясо потом сделаю. По-французски. С грибами…
- Да твою мать, Ник! – Олег зло схлопнул ноут, с грохотом поднялся из-за стола и, урча желудком, быстро ушел в комнату.

День четвертый: "Г"

"Гарантия"
 сэра ффитч

- Добрый день, у Вас плановая проверка? – Дежурная улыбка менеджера рождает непреодолимое желание бить кулаком в лицо.
- Нет. Вы что, издеваетесь? Я только вчера у вас была. Он на гарантии. - Любовь Михайловна тяжело облокотилась на стойку, подперла висок длинным и сухим наманикюреным пальцем.
Менеджер смутно узнал гнусавый голос и коронный, отдающий корпоративной тиранией жест, улыбка скисла, как двухнедельное молоко:
- А, ну да… - Засопел, быстро поправляя монитор. – Какие-то проблемы возникли?
- Издеваетесь все-таки, - Любовь Михайловна поджала губы, и парень тут же и окончательно вспомнил «эту суку – гендиректора». - Да-а, проблемы есть. Николай! – Позвала застывшего в нескольких шагах от нее молодого парня, который как раз в этот момент был занят откровенным заигрыванием со жгучей длинноногой брюнеткой за соседней стойкой. - ...Ник! – Рявкнула так, что вся приемная вздрогнула, на несколько секунд погрузившись в полную тишину.
Парень вскинул светлые брови, словно был крайне удивлен тем фактом, что совершенно позабыл о своей спутнице. Подплыл ближе.
- Видите теперь, в чем моя проблема?
Любовь Михайловна приспустила очки. Менеджер прищурил глаза, скорее уже скалясь, чем улыбаясь, отгоняя навязчивую мысль о том, какой же все-таки у клиентки противный голос.
- Вижу. Хмм… Кхм… Секунду, пожалуйста. – Он уставился в монитор, спешно вбивая какие-то данные. – Документы на него у Вас остались? – Втянул голову в плечи под полным ненависти взглядом гендиректорши, не глядя, стянул со стойки стопку небрежно брошенных листов.
Любовь Михайловна тихо закипала. Решать проблемы подобного уровня самостоятельно она отвыкла еще лет пятнадцать назад. Ругала себя за недальновидность: нужно было сразу оформить Николая на кого-нибудь из сотрудников, это сэкономило бы уйму бесценного времени.
- Молодой человек?
- Да-да, еще секунду. Кхм… - Менеджер поправил галстук, нервно глянул на проблемного спутника клиентки. Тот привалился к стойке и без стеснения перемигивался теперь уже с рослой блондинкой из отдела страхования. – Знаете, сразу сложно сказать, но, судя по всему, это вирус у В-вас… У него… - Любовь Михайловна готова была поспорить, что под ее тяжелым взглядом парень уменьшается в размерах, стремительно покрываясь холодным потом. – Наши… Кхм… Наша система защиты пока еще слишком чувствительна к... Вы понимаете, не успеваем обновлять.
- Юноша, - гендиректорша перешла на утомленно-покровительный тон, - некомпетентность и проблемы вашей организации меня волновать не должны. Я потратила полдня вчера на оформление вот этой вот совершенно нерабочей херни!
Ник даже не обиделся. Только виновато пожал плечами и вздохнул.
- Нужно будет перезалить информацию.
- Так перезаливайте. – Прогнусавила Любовь Михайловна. – Мне он нужен в адекватном рабочем состоянии.
- Тогда подъезжайте завтра…
- Ага, счас!
Менеджер так и замер с протянутой к принтеру рукой. Любовь Михайловна наподдела мизинцем крышку сотового телефона.
- Алле, Верочка? Подъезжай к офису «АнИмы», дело есть.
Схлопнула телефон, перекинула дорогую дамскую сумку с руки на руку.
- Так, молодой человек, документы мне подготовьте на переоформление.
***
- Добрый день, у Вас…
- На гарантии. – Сухо отрезала Вера, шлепнув на стойку папку с договором.
- А... Вера Игоревна, здравствуйте. Снова.
- Сережа, ну что за ерунда? Я уже полтора месяца к Вам езжу. Вы же обещали, что на этот раз проблем не будет.
- Привет, Серега! – Веселый, как, впрочем, и всегда, Ник навалился на стойку, протянул менеджеру руку.
- Привет-привет, - парень быстро ответил рукопожатием, не отрывая взгляда от монитора. – Вера Игоревна, вы не волнуйтесь, пожалуйста. Мы ведь диагностику закончили уже.
- И?
- Мне очень жаль…
- Пока еще не очень. – Верка сощурила глаза.
- Нет, серьезно. Но этот дефект – патология. Видимо, базовый инстинкт… - Менеджер виновато пожал плечами.
- Инстинкт? Не пропускать ни одной юбки в офисе? Сережа, Вы издеваетесь?
- Да нет же! – Парень зло глянул на хмыкнувшего гомункула. – Вы поймите, мы работаем с уже готовым материалом. В договоре пункт о риске прописан, и Вы… Кхм, Ваша организация с этим согласилась. Это не наша оплошность, - у Сергея были очень честные глаза, в голосе слышалась мольба, - это изъяны самого материала. Мы ничего не можем сделать. Мне очень жаль, Вера Игоревна.
Верка нервно покусала губу, обвела стойку взглядом.
- Да ладно тебе, Верунь, работу-то я выполняю отлично, чего ты паришься? – Ник ласково приобнял девушку за плечи.
- Так. Ладно. И что мне делать теперь? – Вера брезгливо отмахнулась от «дефективного» сотрудника.
- Ну, есть… Кхм… Много вариантов. – Менеджер мельком глянул на Ника, помолчал, расшифровывая посыл выразительного Веркиного взгляда. – Кострация… Например...
Повисла долгая тяжелая пауза. Кажется, и у говорящего и у Ника одновременно перехватило дыхание, омерзительно захолодило кишки.
- А… - Вера переваривала информацию дольше обычного. – Хорошо, давайте форму, заполню.
- Верунь… Ну, ты чего?!

День третий: "В"

"Волынка"
 Cerise Rouge

- Опять завел свою волынку… - Олег брезгливо поморщился, как будто ему предложили закусить коньяк гусеницей.
- А что? – Взгляд у Ника непроницаемый, стеклянный, залитый крепким и дорогим поилом. Он обновляет бокалы, тут же выпивает, не чокаясь. – Мм, хех… Вкусный, зараза. – Стучит бокалом по столу. – Так. Серьезно. Что такого-то? Заразишь – и все. Никаких проблем со здоровьем… - И добавляет, как зачитывает приговор, - никогда.
- Мать против. – Отрезает Олег сквозь зубы. И не ясно, то ли ощерился от крепости спиртного, то ли злоба закипает.
- Так наплюй.
- На мать?! – Рявкает парень и даже клацает при этом зубами. Глаза темнеют, на скулах начинают играть желваки.
Ник хитро щурит здоровый глаз, глядит через плечо собутыльника на доску. Некоторое время внимательно изучает календарь. В частности: красные, голубые и оранжевые кресты на датах.
- Хмм, вали-ка ты отсюда, дорогой, - сгребает со стола ополовиненную бутылку, прижимает к груди, как родную, будто собрались отобрать, - и до пятнадцатого не появляйся. Охренел, что ли?! График для кого составляли?
Олег поднимается резко и неуклюже, выходит, не прощаясь, громко хлопнув дверью. И, меряя шагами темный коридор, зло думает, раздувая ноздри, что разлучить приятеля с бутылкой может только смерть.
А смерть – это прекрасно… Нику бы понравилось.

День второй: "Б"

"Бестия"
 Томатная паста

- Вот жеж тварь, а!!! – Вениаминыч, красный и взмыленный, остервенело дергает ручку ящика и с грохотом гоняет по углам его содержимое. – Ну, лежала же здесь! Вот ЗДЕСЬ прям лежала! Ууууууух… Твааарь!
Представители правопорядка притихли в дверях, посмеиваются, перемигиваются, но, все же, стараются держать лицо.
- Так, пройдемте! – Вспотевший лысоватый Вениаминыч со своей нервной жестикуляцией и сутулой спиной напоминает сейчас друга всех детей – Ленина. – Пройдемте, товарищи! Вот здесь эта бестия проживает! Вот прямо тут!
Он толкает дверь в бывший когда-то давно кабинет, наглухо запахивает видавший виды засаленный халат и тычет пальцем в ненавистную племянницу.
- Вот она, стерва! И черепах моих спиздила, и видеозапись украла! Падла!
- Я бы попросил не выражаться. – Крепко сбитый держиморда в фуражке вышагивает вперед, отодвигая старика, прихватывает пальцами козырек. – Здравствуйте, - опускает глаза и читает, чуть ли не по буквам, со сложенного вдвое листка, - Вера Игоревна… Поступила информация, что произошло хищение…
- Здравствуйте. – Вера отточенным и красивым жестом снимает очки, щурится на мента добродушно и весело. – Я вот думаю, когда вы уже картотеку на умалишенных дедков заведете?
- Молчи, сволочь! Молчи лучше, дрянь такая!!! – Вениаминыч явно пытается застрелить Верку из пальца. Даром что не Гарри Поттер, а то давно бы уже уложил племянницу каким-нибудь хитроумным заклинанием.
Вера складывает очки, оставляет на кровати, поднимается и тяжело вздыхает:
- Ну, сколько можно уже? Каждый месяц одно и то же. Новолуние у дедушки. Вот он и придумывает всякое.
- Разберемся…
Предупреждая очередную истерику старика, из-за дверного косяка вышагивает еще один милиционер. Хотя, уже не милиционер даже… А полисмен. Или полицай? С таким-то сытым профилем… Вера широко улыбается, отступает к письменному столу. Представитель закона зачитывает по бумажке надиктованное Вениаминычем заявление.
- …В хищении двух черепах…
- Дорогих, между прочим! – Дед снова пытается выстрелить из пальца, но габариты перегородивших обзор правоохранительных органов не позволяют, поэтому он просто тычет им в пустоту. - Trachemys scripta! Двухгодовалые!!!
- В общем, девушка, будьте добры, верните питомцев на место, - окончательно засмотревшись на выдающихся размеров грудь Верки, мягко проворковал полицейский.
- Да не было у нас никогда никаких черепах, - Вера спокойно пожимает плечами. – А вот шизофриния – пожалуйста…
- Стерва! – Верещит Вениаминыч, убегает на кухню и тут же возвращается с опустевшим аквариумом. – Вот! Вот доказательство! Экая наглая дряяяянь! Бестия! Фурия!!! - Старик в сердцах даже сплевывает, но впустую – всю слюну разбрызгал, пока орал.
Вера продолжает улыбаться, невинно и растеряно. Как будто между прочим строит разомлевшим от красоты и объемов «органам» глазки и, кажется, одновременно с этим смущается.
- У нас этот гроб с водой уже второй год на кухне место занимает. И никаких черепах в нем никогда не было. – Повторяет спокойно, не глядя на Вениаминыча.
А старик уже весь багровый и трясется, подходя вплотную к предынфарктному.
- Не ври, дрянь! Перед людьми бы постыдилась! Глаза-то свои бесстыжие спрячь, зараза! Были черепахи! И видео было! Как она их в банку складывает и уносит! Было видео! БЫЛО! – Вениаминыч доходит до той крайней стадии отчаяния и истерии, когда Верке становится его даже жалко. – Куда дела, дрянь?! Украла! Все украла!!!
Дедок в обнимку с аквариумом резко разворачивается, расплескивая воду, и шуршит обратно в спальню, где под грохот ящиков, переходя на визг, обещает найти чек из зоомагазина и фотографию с черепахами.
Виновато улыбаясь, Вера провожает служителей закона до дверей. Благодарит за понимание, извиняется за беспокойство.
- Вот они… Чеки мои… - Вениаминыч вываливается в прихожую, потеряв по дороге тапочек. Растерянно хлопает глазами на застывшую у закрытой двери племянницу. - С…Сука! – Взвизгивает опустошенно и, сгорбившись, уползает в комнату.
Вера победно сияет от счастья. Возвращается к себе, достает из-за коробок с обувью на дне шкафа трехлитровую банку с черепахами.
- Ну что, ребята? По домам?

День первый: "А"

"Аметист"
загаданный  Ле Снег

В палате невыносимо душно. Распахнутые настежь окна не помогают – свежий воздух как будто брезгует мешаться с сухим и спертым в помещении. Сколько бы мать не убиралась, все равно пахнет пылью. И медикаментами.
Олег зевает в ворот свитера, сонно щурит глаза. Олька на коленях что-то бубнит себе под нос, катает на ладошке невзрачный какой-то красно-фиолетовый камень.
- Эт у тебя чего? – Наконец, интересуется Олег, давя очередной зевок.
- Плинц.
- М-м, - тянет понимающе, кивает. Естественно принц. - Какой?
- Амесифт.
- Бабушка что ли подогнала? – Олег берет камень с ладони девочки, разглядывает на свету. Рубины у нас уже терялись… Хризолиты, аквамарины, теперь вот – аметист.
- Угу-у-у, - Олька тянется, чтобы забрать подарок, крепко зажимает его в кулачке. – Для лыб он.
Она при этом смешно надувает губы, как будто только что выдала цитату из собственного научного труда, разжимает ладонь и, поднеся камень к самому лицу, гладит его пальчиком. Олег скептически хмыкает, и размышляет, что бабка сидит с Олькой слишком часто. У нее и повадки эти старушечьи завелись и манеры, все перенимает на раз. С раздражением подумывает даже о том, чтобы похерить поездку на море и весь июль проваляться в больнице вместе с сестрой. А потом, совсем малодушно, что может и не понадобятся уже такие жертвы.
- У него тли замка и длакон.
- М? – Олег хмурит брови, следит взглядом за готовящей капельницу медсестрой.
- Ну, Алешка, ты т-то гухой? – Олька смотрит букой, теребит за щеку, - тли замка и длакон.
- Ага. Не выспался я. Пират, блин.
Олег поправляет сползшую на глаза девочке косынку, улыбается устало и вымучено.
- Садись, Оленька, на кроватку, – тянет медсестра, толкает адову триногу ближе к тумбочке.
- По-ехали. - Олег подхватывает сестру под руки, усаживает к подушкам, поправляет одеяло.
Раздражается и злится от того, что веса ее почти не почувствовал. Совсем тщедушная стала.
Олька затихает, пока ставят капельницу. Переносит процесс стойко, а ведь когда-то рыданий мудовых было на полдня. Быстро взрослеет. Плохо.
- Ну и? Чего там дальше с твоим принцем?
Девочка кладет камень поверх одеяла, перебирает ногами, готовится щебетать.
- Он совсем не болеет… - Начинает с умным видом.
Олег усмехается, берет в руки раскраску, без интереса пролистывает… Еще бы.